Нефть Brent
$72.81
-0.27%
Голощёкин. Довлатов. Филиппенко. Устраивать текстовые презентации этих персон не стоит.
Объединило три фамилии выступление, которое состоится 14 декабря в ДК Ленсовета. К открытию в Нью-Йорке улицы Довлатова актёр и музыкант приурочили творческий вечер-посвящение.
Накануне выступления корреспондент «Нашей Версии на Неве» побеседовал с Александром Георгиевичем. – Ваши выступления с Давидом Голощёкиным – из числа заметнейших в культурной жизни Петербурга.
Скажите, пожалуйста, как вы пришли к этому сочетанию – джаз и литература?
–В 60-70-е годы я очень хорошо был знаком с джаз-клубом «Квадрат». Давид Голощёкин был одним из его основателей. Это джазовый академик Петербурга, совершенно очевидно для всех. Когда мы встретились на передаче о джазе, нам было очень легко и свободно. Чистый sensation. Когда все играют одну тему, а потом каждый – свои импровизации. В данном случае – программа, которую увидят петербуржцы, своеобразная джазовая импровизация. Где, как не в Питере, читать Довлатова, Зощенко, Гоголя? А уж когда возникает Голощёкин и ДК Ленсовета, в котором столько концертов было прослушано джазовых в те далекие 70-е… Затем был ДК Выборгский и джазовый пароход – по ночной Неве. И те, кто в зале был, и те, кто на сцене – прошли эти точки. Поэтому мне было и приятно, и сложно участвовать в создании такой программы.
– Что вы могли бы сказать о том времени применительно к Ленинграду?
– Самый главный Бродвей был Невский. Всегда. Кафе «Сайгон», как и «Молодёжное» в Москве, – это все большие разницы: рок, твист, джаз. А когда сейчас всё заполнено бездумными «Дискотеками 80-х» – это ведь никакого отношения не имеет к тем надеждам, которые были в хрущевскую оттепель – короткое время после развенчания культа личности Сталина. Главное событие нашего поколения, извините. Задача моя одна – продержаться, прочитать и перечесть, – как у Левитанского строчка. А дальше: «И всё ж строка — она со временем прочтётся, и перечтётся много раз, и ей зачтётся, и всё, что было в ней, останется при ней…» Моя сверхзадача – что же останется у зрителя после концерта. Мне интереснее было бы прочитать ваши, уважаемые зрители, рецензии или услышать реплики после выступления в фойе. Это надо рискнуть – идти в ДК Ленсовета одному. Представляете, какая это ответственность? Соглашаюсь на это только потому, что доверяю взыскательности доброй публики Петербурга и на неё надеюсь. Тут не столько про успех надо говорить – живым бы уйти! Можно похвастаться? Выступления. Нью-Йорк, Сан-Франциско, Лос-Анджелес. И везде кричали «Браво!».
– Нередко удаётся прочесть мнение, что проза Довлатова похожа на джаз. Вы согласны с этой точкой зрения?
– Литературоведы, музыковеды начинают выводить красивый словарь. Я другое скажу. Он работал на радио «Свобода» и там надо было кратко, быстро и чётко говорить. Даже когда он в Таллинне работал в газете. Это правильная журналистика. Понимаете, то, чем мы сейчас занимаемся, – ерунда. Настоящая журналистика «New York Times» состоит в двух вещах, уложенных в два предложения. Либо «берегите ваши деньги и не ходите на этот концерт», либо «чего вы дома сидите – немедленно в кассу». Когда мы в своё время с театром Вахтангова в период перестройки поехали со спектаклем «Брестский мир», всё ждали, что напишет «New York Times». Ведь если ничего не напишут – это тоже знак. Конечно, Довлатов связан с джазом. У меня есть документальная запись: Оскар Питерсон и несостоявшийся концерт. Когда он приехал в Москву, а там не оказалось рояля в отеле. И он с музыкантами молча сел и уехал в Шереметьево, полетел в Таллинн. А мы ночами стояли за билетами! И вот начало концерта таллиннского – аплодисменты. Я говорю: «В этих аплодисментах – аплодисменты Довлатова». Вот и весь джаз вам.
– Согласны ли вы с тем, что сериальная индустрия негативно повлияла на актёрский цех?
– Это чудовищная сериальная история – она действительно развратила актёров и испортила. Ни о каком создании образа – и речи идти не может. Используется только типаж. Я отказываюсь сейчас очень от многого. Актёр должен выступать, а не заниматься трепотнёй.
– На ваш взгляд, сложилась ли индустрия кинематографа в России?
– Индустрия есть. Размыты все критерии оценки. У Окуджавы есть строчка: «Развеяны все мифы, повержены умы. Куда ни посмотреть – все скифы, скифы, скифы, и тьмы, и тьмы, и тьмы». Индустрия необходима, от неё никуда не деться. Умные люди попадают в катки Голливуда – быстро оттуда уходят. А есть специальные звёзды, которых тоже там прокручивают, будь здоров, но ими другая часть отрасли занимается. Каждый сверчок знает свой шесток. А у нас всё размыто. Только слова, слова, слова.
– Скажите, пожалуйста, меняется ли положение актёра в XXI веке?
– Не очень. Есть такая байка известного режиссёра: сама звезда ему говорит – «что же вы кричите на нас, стульями бросаетесь?» А он ей – тихо на ушко: «Потому что я над вами власти не имею, когда вы на сцену выходите». Что Виктюк, что Эфрос, что Стуруа – не смотрели свои спектакли. Эфрос по радио слушал – так вся неправда слышна. Положение актёра не меняется с течением времени. Актёр должен понимать своё место в формуле, которую придумает режиссёр.
