Нефть Brent
$73.58
+1.29%
"Левиафан" Звягинцева все-таки получил прокатное удостоверение. А спор о допустимости нецензурной лексики в кино и публичном пространстве обострился. И нашлись те, кто заявил, что лучше вообще не будут снимать кино, чем снимать его без мата.
Доводы за мат – "без него кино теряет необходимую эмоциональную окраску". И "если мы показываем фильмы про людей, которые используют мат, будет не честно показывать их не используя мат".
Довод в пользу выдачи прокатного удостоверения Звягинцеву: "Раз фильм получил призы за границей, то нужно показывать его и в России".
Есть основания полагать, что многие из тех, кто защищал право Звягинцева показать свой очередной мрачный фильм, толком не знали, кто такой Левиафан. И часто, как показывает практика, путали его Лаокооном. Что не удивляет, поскольку знающий, чем они отличаются, а тем более прочитавший "Книгу Иова" или пьесу Софокла, знает и то, что свои мысли можно адекватно выражать и без мата.
Правда, еще в советской действительности, те, кто из среды завода попадал в среду вуза или начальства, знали и то, что матом больше ругаются во второй среде, нежели в первой. Правда, если говорить о вузе, то не преподаватели, а больше девушки лаборантки.
По исследованиям 2000-х годов, вообще больше всех матом ругаются бизнес-леди. Даже став таковыми они не могут избавиться от прошлой ущербности и доказывают себе и окружающим, что не в чем не уступают мужчинам.
Строго говоря, использование мата – это попытка доказать себе и другим свою состоятельность, когда почему-либо в ней внутренне сомневаешься. С одной стороны, это попытка продемонстрировать, что имеешь право нарушать нормы и запреты, принятые другими. То есть доказать свое превосходство над ними. С другой стороны, это нечто вроде истерического возгласа: "Всех поубиваю – держите меня четверо".
Кстати, матом, больше русских ругаются представители южных народов и вообще иностранцы. Отчасти – потому что не понимают оскорбительных оттенков нецензурной лексики, просто не ощущая нюансов русского языка. Отчасти – думая, что тогда их примут за своих, "русских в душе". Отчасти – это наивная уверенность в том, что используя данную лексику можно выразить свое особое комплиментарное отношение к России и продемонстрировать глубину владения русским языком.
В этом отношении "молодая женщина режиссер" отказывающаяся снимать фильмы без мата – эта та же ущемленная своим подневольным положением в вузе советская лаборантка, либо бизнес-леди, слишком быстро прошедшая путь от начинающей миловидной проститутки до топ-менеджера крупной компании.
Вообще, довод сторонников Звягинцева о том, что его "Левиафан" без нецензурной лексики теряет "необходимую эмоциональную окраску", лишь демонстрирует отсутствие мастерства и художественного инструментария, которым эту окраску можно было бы передать нормальным способом. И слабое знакомство с методом Станиславского. Эмоциональную окраску ведь можно передать контекстом, интонацией и своим состоянием. На самом деле проклятие можно вложить и в слова: "Я вас прощаю – идите с миром".
Вообще, интересный вопрос: где больше эмоциональной составляющей и где в большей степени передана ужасность Левиафана – в "Книге Иова" или в фильме Звягинцева? И если в "Книге Иова", то почему ее автору это удалось, а Звягинцеву не удалось? Возможно, сказалась разнице в эрудиции и таланте.
Кстати, по основной версии, мат на Русь принесло монгольское нашествие. Завоеватели использовали его, с одной стороны, для того, чтобы продемонстрировать право на обладание всеми женщинами страны, включая всех матерей, а с другой стороны – чтобы оскорбить религиозные чувства народа, унизив почитаемую на Руси Богородицу.
Довод же о том, что мат нужно показывать в фильме потому, что люди его используют в жизни – вообще некая дань примитивному натурализму. Потому что в жизни люди вообще делают многое, что на экране не принято показывать, а в тексте озвучивать. Просто потому, что об этом все знают – и потому, что это ничего к созданию образа не добавит. Любовь необязательно показывать через акт совокупления, а жизнедеятельность – через отправление естественных потребностей.
Физиологические подробности нужны тому режиссеру, который не верит в свою способность передать свои мысли без них, и в то, что ему поверять без них. И тому зрителю, которому нужно уверить себя, что "все в мире – такие же скоты как и я сам". И для него показ человека в своем неживотном качестве будет выглядеть неправдой, в которую никто не поверит.
Третий же тезис – о необходимости выпускать в российский прокат фильм только потому, что он получил награды на Каннском и Мюнхенском кинофестивалях и был "высоко оценен зарубежной и отечественной критикой" – своего рода воспроизведение грибоедовского сюжета о "французике из бордо" и страсти определенной части российских высших классов говорить на смеси французского с нижегородским.
На европейских кинофестивалях слишком часто сегодня присваивают призы фильмам исключительно по "требованиям политкорректности". И если там получают призы фильмы об однополой любви, это не значит, что они сняты лучше фильмов о человеческой любви, и что их нужно выпускать в широкий прокат в России.
Точно также нет сомнений в том, что если на следующий каннский кинофестиваль будет представлен фильм о мужественной борьбе "Правого сектора" против ужасных российских оккупантов Донбасса, то он, скорее всего, получит самое высокое признание. Но это не значит, что его нужно будет пускать в прокат в России.
На две трети "Левиафан" получил призы потому, что у Звегинцева они уже были раньше, и потому, что его фильм показывает "мужественную борьбу отчаявшегося маленького человека против прогнившей и продажной российской власти". Такие были очень модны в конце 1980-х. Чем тогда все закончилось, хорошо известно.
У сегодняшней "Постевропы" свои ценности, у России свои. У России – классические европейские, у сегодняшней Европы – частью потмодернистские, частью – просто варварские.
Европейцы имеют право жить со своими ценностями. Но и Россия имеет право жить со своими, и не обязана перенимать то, что ей не нравится. Или во всяком случае не нравится большинству ее граждан.
"Молодая женщина режиссер", которая отказывается снимать фильмы без мата и заявляет, что "не нанималась снимать фильмы, которые понравятся министру культуры", имеет полное право их не снимать. И нет оснований полагать, что Россия от этого много потеряет. Но ни министр культуры, ни Министерство культуры в целом не нанимались обеспечивать прокат фильмов, оскорбляющих принятую обществом мораль.
Конечно, не факт, что если на экране не будут использовать нецензурную лексику, ее не будут использовать и в жизни. Но если на экране ее растабуировать, то в жизни ее будут использовать больше.
И вообще, культура – это система запретов. Культурный человек знает, что ругаться матом нехорошо, и стареется не ругаться. А некультурный – не знает, и стареется ругаться больше.
Сергей Черняховский
