Нефть Brent
$73.58
+1.29%
В номере «МК» от 3 июля появилась остроумная реплика Михаила Зубова «Искусство разделили на полезное и вредное», и я не сумел от нее отмахнуться. Откликаюсь с горечью.
По существу, в заглавии автор сформулировал главную мечту многих участников обсуждения «Основ государственной политики в области культуры» - основного документа, который должен лечь в основу еще более загадочного грядущего документа - закона «О культуре».
Во многом разделяя позицию остроумного автора, я тем не менее поддерживаю «Основы государственной политики в области культуры».
Мне симпатичен коллектив авторов, который работал над этим документом, ибо после внимательного изучения я нашел в нем следы тяжелых идеологических сражений. Учитывая наше многострадальное настоящее и такое же будущее - подозреваю, что «Основы культурной политики» являют собой пример героической защиты нашей культуры от атаки сторонников государственного идеологического регулирования, от административного вмешательства во все нюансы и сферы творческих процессов. Мне дороги многие идеи, заложенные в «Основах», а некоторые даже вызывают приятное удивление - в связи с их неправдоподобной смелостью. Например, тезис о необходимой терпимости к проявлениям иных взглядов. То есть если мне как зрителю или читателю что-то непонятно и я раздражаюсь - это не значит, что предмет моего раздражения подлежит обязательному уничтожению.
Мне дорог также тезис об «избыточных факторах государственного регулирования». Готов признать эту формулу клеветнической, если, конечно, забыть о судьбе телеканала «Дождь». Спасибо президенту - он сказал несколько обнадеживающих слов по поводу «Дождя». Но, вероятно, благополучное будущее этого телеканала откладывается до лучших времен. Правда, на ум приходят пока только злые голоса, говорящие, что лучшие времена уже были.
Имея даже самую квалифицированную экспертную группу, Министерству культуры все равно невозможно сразу, на месте, определить, что в искусстве патриотично, полезно, духовно, а что вредно для воспитания молодежи и даже наносит вред здоровью. Тезис о вреде для здоровья мне абсолютно понятен. Лицо, склонное к психической неустойчивости, может окончательно склониться к неадекватному поведению под влиянием нервного перевозбуждения. Таким поводом может быть все что угодно, в том числе произведения искусства. Известно, что «Пьета» Микеланджело в соборе Святого Петра в Риме теперь укрыта бронированным стеклом, а многие выдающиеся живописные работы потребовали реставрации после нападений вандалов. В этой связи мне понятно возбуждение, которое испытали некоторые депутаты у картины Репина «Иван Грозный и сын его Иван».
И самое для меня существенное - заявление о том, что в момент появления выдающегося или даже гениального произведения искусства ценность его для общества не очевидна. Во время исполнения гениальной музыки Прокофьева к балету «Ромео и Джульетта» на двух роялях в Большом театре многие выдающиеся деятели советского искусства демонстративно покидали прослушивание. Можно вспомнить и отрицательное заключение экспертов о песне Тухманова «День Победы»: легкомысленный фокстрот и желание пробежаться по росе, да еще босиком, не могли убедить опытную редактуру в полезности такого антипатриотического сочинения. Надо отдать должное Льву Лещенко в его яростной борьбе за исполнение в эфире, может быть, лучшей песни о Великой Отечественной войне.
И последнее. Цитата из «Основ»: «Гордиться прошлыми достижениями в искусстве и культуре необходимо - но недостаточно». Да, мы гордимся идеями великой русской литературы, великого искусства театра, живописи, в том числе открытиями Кандинского, Малевича, Шагала, Дейнеки, Целкова и других выдающихся новаторов. В литературе надо боготворить русских классиков, но помнить и о том, что в ХIX столетии они бросали все силы на разоблачение чиновничества. Салтыков-Щедрин и Гоголь показали страшное мурло мещанина при исполнении служебных обязанностей. На Западе этот класс называется «истеблишмент» и никакой ярости в обществе не вызывает. Есть над чем подумать.
Наши классики воспевали добродетели бедного и угнетенного человека, что прекрасно, - но бедный, забитый и угнетенный человек вроде Башмачкина никогда бы не создал конвейер по массовому производству автомобилей, не стал бы развивать современные коммуникации и, как Сталин, возненавидел бы кибернетику.
Не скрою, меня тревожат законодательные игры вокруг ненормативной лексики. Писатель, сценарист, режиссер имеет право на ту лексическую норму, которую он не просто сочинил, но выстрадал и сам для себя определил ее границы, опираясь на свой талант, слух, вкус и культуру. Если здесь удариться в крайности - придется подвергнуть ревизии огромный пласт русской литературы. И многие книги, вероятно, придется изолировать от читателя, а лучше - сжечь. Ничего не могу с собой поделать - хочу посмотреть фильм выдающегося российского кинорежиссера Андрея Звягинцева «Левиафан» без цензурной правки.
Мудрая пауза в оценках при соприкосновении с только что рожденным, неординарным явлением в культуре, на мой взгляд, необходима. И здесь в памяти возникает длинная цепочка печальных событий: от ждановских приговоров Ахматовой и Зощенко, искусствоведческих встреч Хрущева с художниками в Манеже - до бесед Горбачева с ведущими телепрограммы «Взгляд»...
Я вовсе не собираюсь опрокидывать субъективную мрачность воспоминаний на сегодняшний день, хотя законотворчество некоторых наших депутатов вызывает изумление. Появились даже идеи о запрете кед и туфель на тонком каблуке. Страшно подумать, какие поправки внесет депутатский корпус в «Основы государственной политики в области культуры», когда они должны будут предстать перед Государственной думой и превратиться в закон «О культуре».
Страшно за себя и за культуру.
Марк Захаров
