Нефть Brent
$73.58
+1.29%
Россотрудничество и МИД планируют до конца лета представить президенту Владимиру Путину проект «Комплексной стратегии расширения гуманитарного влияния России в мире», построенной на доктрине «мягкой силы». Агентство под новый комплексный подход хочет попросить и побольше денег, тем более что украинская ситуация и резкое ухудшение отношения к России в мире создали для этого благоприятную атмосферу. С тем, что улучшать имидж России за рубежом необходимо, мало кто станет спорить. Вот только для успеха России не хватает самой «малости»: доктрина «мягкой силы» требует мощи, сопоставимой с мощью США.
О своей репутации Россия задумывалась давно, особенно после прихода к власти Владимира Путина. Однако политика в отношении Украины не просто ухудшила имидж, а превратила Россию, в понимании мирового сообщества, в источник угроз, а ее политику сделала непредсказуемой и требующей «сдерживания». Вчера Pew Research Center опубликовал данные исследования, указывающие на значительный рост негативного восприятия России среди стран Западной Европы и США, в меньшей степени – среди стран Азии, Африки и Латинской Америки. Кстати, стоит вспомнить, как Путин пытался апеллировать к европейским и американскому народу в обход западных элит с надеждой добиться понимания его решения присоединить Крым. Судя по всему, это обращение не услышали либо не поняли. Москва столкнулась с новым вызовом: полным неприятием тактики Кремля на мировой арене при значительном росте негативного эмоционального фона в отношении к России. Тут-то и пришло время попросить денег на исправление ситуации.
Пиарщики хорошо знают: для того чтобы продать идею клиенту, она должна быть прежде всего красивой и при этом желательно не очень понятной. Кажется, именно это и происходит в России с популярной в МИДе доктриной «мягкой силы», описанной впервые американским политологом Джозефом Наем в 1990 году и так понравившейся кремлевским технологам. Привлекательность этой доктрины для Путина лично, вероятно, состоит в том, что она так просто позволяет закрывать глаза на истинные причины растущего недоверия к России в мире (падение авторитета и экономическая деградация) и прикрывать это понятиями благородного отказа от «жесткой силы» (которую мы просто себе позволить не можем). На самом деле доктрина «мягкой силы» – привилегия, которая на сегодня – неподъемная роскошь для российской дипломатии.
Для реализации доктрины «мягкой силы» страна должна располагать такими ресурсами (экономическими и военными, а также репутационными), которые позволят говорить о наличии у нее этой самой «силы». «Мягкая» сила – это способность добиваться желаемого на основе добровольного участия союзников, а не с помощью принуждения или подачек», – писал Джозеф Най в статье «Мягкая сила и американо-европейские отношения» в 2004 году. Най говорил о трех источниках «мягкой силы», анализ которых может легко прояснить, в какой степени этот инструментарий доступен для Кремля.
Итак, источник первый: способность формулировать во внешней политике цели таким образом, чтобы без угроз и поощрений привлечь к их реализации союзников. Речь идет о легитимности внешней политики в мировом сообществе. Каковы бы ни были внешнеполитические шаги США, в целом в развитом мире, что бы об этом ни думал Путин или антиамериканские элиты других стран, они пользуются высокой легитимностью и за исключением отдельных случаев (например, бомбардировки Ирака, что нельзя назвать проявлением «мягкой силы») не ставятся под сомнение американскими союзниками. Тут важно отметить и другой аспект. Легитимность внешней политики должна быть настолько фундаментальной в своей основе, что позволяет удерживать устойчивый круг союзников из наиболее экономически сильных и политически развитых государств. Яркий пример – Североатлантический альянс.
Теперь посмотрим, как обстоят дела с этим у России. Легитимность внешней политики России в последние годы катастрофически снижается. Какие инициативы Россия за время правления Путина предложила миру? Их было на самом деле немного. Масштабных, претендующих на конструирование новой реальности, было всего три: это единая российско-европейско-американская ПРО (проигнорирована мировым сообществом), концепция энергетической взаимозависимости между Россией и ЕС (обмен активами; провалена на фоне газовых войн) и, условно назовем, доктрина расширенного суверенитета, подразумевающая набор традиционных для Кремля внешнеполитических официальных и неофициальных «ценностей» и приоритетов, как то: «традиционная зона влияния» (постсоветское пространство), невмешательство во внутренние дела, многополярность (долой США как мировой гегемон) и т.д.
Путин, по сути, предлагал Западу своего рода сделку: готовность во внешней политике разделить общие интересы и угрозы в обмен на сохранение за ним права самостоятельно и без постороннего влияния решать вопросы, имеющие жизненно важное значение для будущего российской государственности. Реальность состоит в том (и Путин неоднократно это признавал публично), что Запад оказался не готов принимать предложения России, не готов принимать Россию как полноправного представителя развитого мира, как полноценный субъект мировой политики, имеющий морально-политическое право на собственные амбиции. В общем, источник «мягкой силы» в виде легитимности внешней политики у России весьма и весьма сомнительный. И это еще до начала украинского кризиса и присоединения Крыма. Единственный ресурс, который есть у России сегодня в этом контексте, – это предоставление крупному транснациональному капиталу возможности поучаствовать в большом русском бизнесе быстрых прибылей. И только западный крупный капитал и есть наш пока единственный и истинный союзник.
Второй источник «мягкой силы» по Наю – это формирование политики, основанной на общих ценностях, разделяемых другими. Если буквально следовать доктрине «мягкой силы», то Россия должна продвигать в мире традиционные ценности, убеждать западные страны принимать законы о запрете пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений, демонстрируя привлекательность института семьи, а «духовные скрепы» должны стать главным ценностным экспортным товаром. Кремль также должен тщательно разъяснять, что международные принципы следует подвергнуть пересмотру, предоставив государствам право отторгать территории соседей на основании «исторической справедливости». Кроме того, Россия должна доказывать, что санкции нужно вводить в отношении тех стран, политиков и компаний, которые организуют революции в суверенных государствах. В общем, не нужно долго убеждать, что продвигаемые Россией ценности и ценности, правящие в западном мире, определяющем нынешний миропорядок, с каждым годом расходятся все сильнее. Если в 2000-е годы Россия хотя бы делала вид (а возможно, в какой-то степени и искренне стремилась) соответствовать демократическим стандартам, то при третьем сроке Путина произошел крутой ценностный разворот. Россия все активнее противопоставляет себя европейским ценностям, не говоря уже о ценностях США. Поэтому ценностный источник «мягкой силы» у нас тоже не котируется. Ну и третий источник все-таки дает определенную надежду. Это культурная привлекательность. России есть чем гордиться и есть что продвигать. Кстати, концепция открытия Олимпийских игр в Сочи, так восхитившая страну и объединившая всех политических противников в едином порыве эйфории и гордости, – один их самых удачных и эффективных примеров применения «мягкой силы» в виде повышения культурной привлекательности России. Вот и получается, что вся надежда опять на Пушкина с Достоевским и другие хорошо известные и понятные в мире «бренды». Тут у Россотрудничества широкое поле работы, и можно не сомневаться, эта работа неплохо поставлена уже давно. Вот только для исправления репутации этого катастрофически мало. Проблема России в том, что она хочет завоевать право быть вне принятых на Западе правил игры и при этом оставаться «своей». Путин не хочет допустить маргинализации России, ее превращения в страну-изгоя. Он хочет, чтобы мир полюбил ее такой, какая она есть. Однако, когда у государства нет достаточных ресурсов, чтобы заставить уважать себя (как у Китая, чьи ценности Запад тоже пока не разделяет), но есть амбиции быть не таким, каким принято, остается не так уж много альтернатив. Условно выделим три. Первая альтернатива – демократический транзит, через который проходят все государства сначала восточного блока, а затем постсоветского пространства и с которого Россия теперь, кажется, пытается усиленно соскочить. Вторая – Северная Корея (тут важен факт обладания ядерным оружием). Но к этому пути, как сказано выше, морально Путин не готов (и слава богу). Третья – промежуточная, в которой Россия, по сути, и застряла. Кремль хочет играть в игры, доступные мировым лидерам, но по своим возможностям не принимается в «команду» на равных. Запад так и не научился доверять России, отвергая ее готовность в полной мере разделить общие угрозы.
Доктрина «мягкой силы» в российском исполнении – прикрытие внешнеполитической слабости и следствие глубокой психологической неготовности элиты к тому месту, которое Запад нам отводит. Этот дискомфорт, который становится все более и более выраженным, наложенным на растущее разочарование и беспомощность, будет наращивать потенциал тех сил внутри России, которые в итоге и выведут ее из промежуточного состояния. Будут ли это либералы, которые по украинскому сценарию вернут Россию на путь демократического транзита, или идеологи новой русской империи, уже не сдерживаемые путинскими мечтами о достойном месте России в G8, мы не знаем. Но очевидно, что долго в промежуточном состоянии Россия оставаться не будет.
Татьяна Становая
