Нефть Brent
$73.58
+1.29%
Более 10 лет казахский истеблишмент жил весьма завышенными представлениями о национальных ресурсах.
В 1990-е и до середины 2000-х гг. руководством РК активно культивировался тезис о «казахстанском нефтяном чуде», в значительной степени определивший логику поведения казахстанского истеблишмента в этот период. Несмотря на отсутствие глубоких геологических исследований, посыл был активно поддержан США (а по многим признакам, инициирован ими), поскольку ориентировал Астану на кооперацию с западными ТНК и усиливал ее финансово-экономический разрыв с Москвой. В дальнейшем переоценка собственных нефтяных возможностей стала одним из стимулов возврата к идеям экономической интеграции с Россией.
Имидж Казахстана во внешнем мире ассоциируется с понятиями «нефть», «большая нефть», «огромные экономические и энергетические ресурсы». Самая первая нефтедобыча началась в Казахстане еще в царские времена. До второй мировой войны она уже была более или менее обозначившейся. По крайней мере, известно, что в 1943 году во время битвы на Волге засылалась одна [немецкая] диверсионная группа в город Гурьев (ныне Атырау) с целью диверсии на нефтепромыслах.
«Большая нефть» была открыта в Казахстане уже после второй мировой войны, а ее интенсивная разработка началась по береговой линии полуострова Мангышлак, ныне Мангистау, т.е. фактически от туркменской границы с Казахстаном до российской границы, до Астраханской области. Казахстан в этом ранжире советских добывающих республик был то на втором, то на третьем месте – сначала была Россия, потом – то Азербайджан, то Казахстан.
К моменту развала Союза в Казахстане добывалось порядка двадцати миллионов тонн нефти. Основная масса нефтепромыслов была сосредоточена на западе Казахстана – это Атырауская, Уральская и Мангышлакская области. Есть еще Актюбинская область и еще немного на юге, в Кызылорде. На севере, в центре, на юге и юго-востоке Казахстана, где сосредоточен основной промышленный и демографический потенциал, нефтедобычи практически нет и не было.
Что стало причиной формирования этого образа Казахстана как чуть ли не «второго Кувейта»? На рубеже 80-90-х годов было два действительно очень больших месторождения – это нефтегазоконденсатное Карачаганак в Уральской области, очень близкое к границам Российской Федерации, и Тенгиз в Гурьевской области (Атырау).
Карачаганак начали разрабатывать достаточно быстро. С Тенгизом вышло сложно: там высокосернистая нефть с очень большим пластовым давлением. Еще в 1989 году при его разработке произошел выброс нефти и ее воспламенение, и примерно в течение одиннадцати месяцев шел гигантский столб огня из нефти. Была, по крайней мере, одна жертва из пожарной команды нефтепромысла. Ни в Казахстане, ни в СССР не было технологии разработки подобных месторождений и тушения подобных пожаров. Тогда там впервые оказались американцы. Советским правительством была приглашена компания «Шеврон» для решения этой проблемы.
Развал Союза как раз застал переговоры о разработке Тенгиза. Естественно, все это тогда перешло на Алма-Ату, и вот с тех пор внешние игроки нефтяного рынка появились в казахстанском нефтяном секторе. Основные нефтепромыслы работали и еще были во владении Казахстанской республики после развала Союза. Уже в то время большинство из них было либо в достаточной степени изношено, либо подходили по количеству ресурсов к пиковой точке. И эти сложившиеся вместе вещи – сложности с Тенгизом, объективный необходимый приход крупной западной компании для того, чтобы крупнейшее месторождение разрабатывать, и сложности со многими старыми месторождениями – привели к тому, что казахстанское правительство обратилось к внешним игрокам для решения проблемы.
Все могло бы сложиться несколько иначе, но по какой-то причине именно тогда возникла идея, что помимо остальных ресурсов есть еще и ресурсы на казахстанской части Каспийского моря, на шельфе. Велись переговоры с различными западными инвесторами по поводу их прихода в Казахстан. И вот судьбоносный для Казахстана 1997 год – первый государственный визит Назарбаева в Вашингтон (при администрации Б. Клинтона). После этих переговоров на брифинге в Белом доме Назарбаев произнес следующую фразу: «Казахстан находится на втором месте в мире после Саудовской Аравии по запасам нефти».
В дальнейшем официальная пропаганда подхватила тезис: «Казахстан – богатейшая страна по нефтегазовым ресурсам, «вторая Саудовская Аравия». Говорилось о совершенно сумасшедших цифрах – о десятках миллиардах тонн нефти, о каких-то гигантских суммах в долларах. Идея была такая – ресурсов у нас много, в советские времена что-то добывалось, что-то нет, что-то замалчивалось; сейчас мы с помощью прихода иностранного западного, в первую очередь американского, капитала все это дело запустим.
Причем в этой ситуации есть достаточно оснований предполагать, что американские власти очень хорошо, так сказать, разыграли свою карту. Влияние на Казахстан было абсолютно необходимым из геополитических соображений.
Представление о колоссальных нефтяных ресурсах, которые, естественно, «помогут» воплотить в экономические ресурсы американские компании, стало такой хорошо упакованной идеей, которая была в нужное время в нужном месте и правильным образом, очень технично, эффективно преподнесена американской стороной и казахским истеблишментом. Причем все эти ощущения и ожидания базировались именно на разработке шельфа Каспийского моря.
На тот момент никаких буровых работ на шельфе еще не было, хотя сейсмическая геологическая разведка на северо-востоке Каспия велась еще в советские времена во второй половине 1980-х годов Бакинской геологической экспедицией. Было открыто, что там есть серьезные геологические структуры, которые могут содержать весьма приличные ресурсы нефти. Но по решению руководства Советского Союза дальше бурить на нефтеразведку и тем более на добычу не стали. Тогда сослались на хрупкую экологическую систему, сохранение каспийского тюленя, иной фауны, дельты Волги и Урала. То есть действительно с экологической точки зрения регион очень уязвим.
Таким образом, это представление о колоссальных энергетических ресурсах возникло только на данных еще советских геологов, причем не на буровых данных, на которых как раз и делаются итоговые прогнозы о наличии запасов нефти, а на сейсморазведке.
Тогда в начале 90-х годов был создан консорциум из нескольких крупных западных нефтяных компаний, куда вошла и казахстанская сторона, представленная компанией «Казахстан Каспий Шельф». В 1992 году они начали разведку на шельфе на северо-востоке Каспия. Вслед за этим посыпались оценки казахстанского официоза: в 1997 г. Нурлан Балгимбаев, занимавший должности министра нефти, премьер-министра, президента национальной компании «Казах Ойл» (предшественник компании «КазМунайГаз») заявил: «В 2003 году объем ежегодной добычи нефти в Казахстане достигнет 100 млн. тонн, а еще через пять-десять лет (т.е., соответственно, 2008-2014 гг.) более 170 млн. тонн».
Для сравнения: примерно пять лет назад Казахстан вышел на 80 млн. тонн добычи и с тех пор прирост в общем-то остановился. То есть последние годы мы балансируем на уровне 81-82 млн. тонн, при этом в Казахстане в эту цифру принято укладывать и нефть, и конденсат, что с точки зрения международной практики, не совсем правильно.
Ни одно крупное месторождение в Казахстане за постсоветские годы не открыто. Была какая-то неясная информация, используемая как маркетинговая манипуляция. Вот, например, лет двенадцать назад румынская компания «Петрол», которая работала в районе Аральского моря, вдруг заявила о том, что открыла новое месторождение нефти. Потом выяснилось, что ничего не нашли, по крайней мере, никакого продолжения это дело не имело.
Ресурсная база на суше Казахстана никакого природного роста не имела. Другое дело, что за эти двадцать лет технологии нефтедобычи сделали большой скачок (т.н. наклонное, или горизонтальное, бурение). Это позволило вовлечь в эксплуатацию те ресурсы, которые, раньше казалось, невозможно было извлечь. Общий ресурсный потенциал за счет этого увеличился – не за счет новых открытий, а за счет технологий. Но это ни коим образом не «второй Кувейт».
В общем, ресурсная база за счет этих технологий увеличилась, но того скачка, о котором говорил казахстанский истеблишмент, все-таки не произошло. Важно отметить, в начале 1990-х годов в первые годы независимости общий объем был порядка двадцати с небольшим миллионов тонн в год - сейчас четырехкратный рост. Но в большой мере этот рост обеспечен началом эксплуатации месторождения Тенгиз, куда пришла компания «Шеврон». Месторождение архисложное, эксплуатируется достаточно надежно, интенсивно. Сейчас это от 25% до 30% всего казахстанского объема добычи нефти.
В результате казахстанский истеблишмент уверовал в свою огромную важность – ресурсную, соответственно, политическую, в свой большой вес на международной арене.
Все это началось очень быстро и сразу. Вот, например, еще тот самый ноябрьский 1997 года визит в США к Клинтону, когда было сказано о «второй Саудовской Аравии», там же были подписаны соглашения о разработке севера Каспийского моря, о формировании консорциума западных компаний. В связи с этим газета «Панорама» писала: «Возвращаясь домой, первый вице-премьер председатель Госкоминвеста Ахметжан Есимов кратко прокомментировал итоги визита президента Казахстана в США. В частности, он заявил, что «Россия, я думаю, не совсем одобрительно воспринимает контракты, которые мы подписали. Но эта реакция естественна. Как определенную потерю, с одной стороны, они могут воспринимать подписание контрактов, с другой – как упущенную возможность. Казахстан немножко преуспевает, у соседей это не всегда вызывает радость»». Сегодня господин Есимов является мэром Алматы, один из самых близких президенту людей, большой сторонник интеграции с Россией, очень большой.
Токаев – тогда премьер-министр, сейчас глава Сената и в соответствии с Конституцией Казахстана второй человек в стране. Тоже цитата, его слова: «Президент во время беседы с Клинтоном с признательностью отметил, что политика США поворачивается от России. Политика США поворачивается в сторону Кавказа и региона Центральной Азии, и мы это ощущаем». Излишне говорить, что сегодня господин Токаев тоже большой сторонник евразийской интеграции.
Там порой были даже курьезные вещи. Например, в СМИ РК очень активно со ссылкой на министра иностранных дел писали, что во время какого-то из мероприятий тогда в Вашингтоне музыку играл оркестр Конгресса, что никогда не делается. А отсюда вывод: мол, визит этот, эти договоренности, а значит нефтяные ресурсы Казахстана и Казахстан сам как таковой, – это нечто сверхважное, нечто сверхбольшое.
Тогда же кстати прозвучал в Вашингтоне термин «Казахстан – стратегический партнер США в Центральной Азии». Правда, через несколько лет прозвучал другой тезис: все-таки Узбекистан является стратегическим партнером США в Центральной Азии вместо Казахстана. В РК постарались это дело не заметить. На вопрос о том, кто же все-таки у США стратегический партнер в Центральной Азии, в одном из интервью очередной американский посол заявил, что «это просто вопрос вокабуляра».
Что касается Кашагана. Предполагалось, что добыча коммерческой нефти на шельфе Кашаганского месторождения начнется сначала в 2005 году. Примечательно, что в начале 2006 года предстояли очередные президентские выборы.
Но в 2005 году не начали работать, перенесли на 2007 год, с седьмого перенесли на 2008, потом на 2009, потом на 2011-2012. 11 сентября 2013 года добыча началась. Через несколько дней она снова была закрыта, потому что выяснилось, что трубопровод, который идет с месторождения, оказался негерметичным. Сейчас необходимо поменять двести километров трубы, все это очень дорого стоит. Восстановить добычу обещали весной 2014 года, потом летом 2014 года, потом в 2016 году. Недавно глава Нацбанка РК сказал, что «в 2017 году заработает Кашаган». То есть Кашаган становится проектом с абсолютно непонятной перспективой.
При этом, что интересно, «Лукойл» уже года три ведет достаточно успешную добычу на месторождении на российской части Каспия около Астрахани. Там совсем не те объемы, на которые рассчитывала казахстанская сторона на своей территории. Но «Лукойл» добывает порядка трех миллионов тонн в год. Но казахстанский официоз предпочитают этого не замечать. Понятно, какая картина складывается, если «Лукойл» начал работать там гораздо позже, чем начали работать казахи на Кашагане, и без всяких проблем пустил месторождение в срок.
Больше десяти лет казахский истеблишмент на всех своих уровнях жил весьма завышенными представлениями о национальных ресурсах, соответственно, о собственном значении. Все это проецировалось на реальную политику. Не исключено, что даже решение о переносе столицы связывалось с тем, что скоро заработает каспийская нефть. Кстати один из министров в свое время, в конце 1990-х публично сказал, что Казахстану не стоит опасаться проблем с урожайностью зерновых, поскольку скоро у республики будет столько нефти, которая покроет все расходы и убытки.
Первая отсрочка Кашагана – 2005 года, далее 2007, 2008 года – вот именно после третьей отсрочки Ак Орде начали вдруг говорить про интеграцию, вспоминать про речь Нурсултана Абишевича в МГУ в 1994 году, про евразийство. И очень быстро, даже без подготовки общественного мнения, республика «ринулась» в евразийскую интеграцию. Появился Таможенный Союз и т.д. Это стало реальной переоценкой энергетической ситуации. Казахстанский порыв к интеграции вынужден и осознан в критический момент.
Ярослав Разумов
